Les névroses : Les Ténèbres
198
À Jules de Marthold
|
На французском |
На русском |
|---|---|
|
Dès qu’au clocher voisin l’âme a volé tout droit Et dit au vieux bourdon : « Glas ! il faut que tu tintes ! » Le cadavre plombé dont la chaleur décroît, Nez réduit, bouche ouverte et prunelles éteintes, Se roidit en prenant la plus blême des teintes. Puis, l’Ange noir chuchote à ce morceau de chair : «Qu’on te regrette ou non, cercueil cher ou pas cher, «Avec où sans honneurs, tout nu comme en toilette, «À six pieds dans le sol tu subiras, mon cher, «La pourriture lente et l’ennui du squelette ! » |
Душа рванулась вверх в неведомый простор, моля колокола позвонче справить дело, а труп похолодел, стал стылым, как фарфор: растянутое вдоль, как выбелено тело, нос сплющен, рот открыт, лицо - белее мела. И некий чёрный дух вдруг молвил напрямик: "Не важен ритуал - будь скаредность, будь шик. Не важны ни эскорт, ни шум, ни прибамбасы. Всем трупам предстоит - хоть поп, хоть еретик - неспешно сгнить в земле до голого каркаса". |
|
Après la mise en bière, on procède au convoi : Or, si peu de pleurs vrais et tant de larmes feintes Gonflent l’œil des suiveurs, que le Mort qui les voit, Trouve encor sur son masque où les stupeurs sont peintes La grimace du cri, du reproche et des plaintes. L’orgue désespéré gronde comme la mer, Le plain-chant caverneux traîne un sanglot amer Et l’encensoir vacille avec sa cassolette ; Mais tout cela, pour lui, chante sur le même air La pourriture lente et l’ennui du squelette. |
Вложили тело в гроб. Несут в большой собор. Немногие скорбят, а прочим надоело. Притворною слезой мутится чей-то взор. И, кажется, мертвец глядит оторопело, не в силах вытерпеть той фальши без предела. Отчаянный орган издал громовый рык. Прощальный хор рыдал, сливаясь в горький крик. Кадило ходуном вершило выкрутасы. В ушах у мертвеца всё сбилось в дикий гик: "Неспешно сгнить в земле до голого каркаса". |
|
Durant l’affreux trajet, il songe avec effroi Qu’on va le perdre au fond d’éternels labyrinthes ; Sur ses mains, sur ses pieds, sur tout son corps si froid La mort de plus en plus incruste ses empreintes, Et le linceul collant resserre ses étreintes. Il tombe dans la fosse, et bientôt recouvert D’argile et de cailloux mêlés de gazon vert, Le malheureux défunt, dans une nuit complète, S’entend signifier par la bouche du ver La pourriture lente et l’ennui du squelette. |
Последний путь страшней всех бывших до сих пор. Пока проносят труп, он мыслит отупело о страшной темноте в ужаснейшей из нор; и кожа у него от пятен запестрела, и саван к ней прилип и слился с ней всецело. Но вот и в яме он - в приюте горемык, а сверху землекоп могильный холм воздвиг Под глиной и песком, во тьме, как груда мяса, он должен меж червей, живущих с ним впритык неспешно сгнить в земле до голого каркаса |
| Envoi | Посвящение |
|
Oh ! qu’il te soit donné, Flamme, sœur de l’éclair, À toi, Démon si pur qui fais claquer dans l’air Ta langue aux sept couleurs, élastique et follette, D’épargner au cadavre, avec ton baiser clair, La pourriture lente et l’ennui du squelette. |
Брат молнии, Огонь ! Уж лучше б твой язык при виде мертвеца, с лобзанием приник - в игре семи цветов - чтоб сжечь его гримасы и снял проклятый долг - спаливши труп за миг - неспешно сгнить в земле до голого каркаса. |
