Souvenir de la Creuse - Воспоминание о реке Крёза

Tandis qu’au soleil lourd la campagne d’automne

Filait inertement son rêve de stupeur,

Nous traversions la brande aride et monotone

Où le merle envahi du spleen enveloppeur

Avait un vol furtif et tremblotant de peur.

Nous longions un pacage, un taillis, une vigne ;

Puis au fond du ravin que la ronce égratigne

Apparaissait la Creuse aux abords malaisés :

Alors tu t’asseyais, et j’apprêtais ma ligne

À l’ombre des coteaux rocailleux et boisés.

Осеннее село под медленным светилом

осталось со своей застойною мечтой

Мы двигались вдвоём по пустошам унылым

и, будто утомлён всегдашней суетой

летел попутный дрозд, не споря с высотой.

Мы минули лужок с пасущейся коровой,

пересекли овраг, затем заслон терновый,

и Крёза - вот она - цепочкою зеркал

Там ты взялась за кисть, а я был с леской новой -

в тени лесных холмов, среди прибрежных скал.

Lorsque j’avais trouvé dans l'onde qui moutonne,

Près d’un rocher garni d’écume et de vapeur

L’endroit où le goujon folâtre et se cantonne,

Je fouettais le courant de mon fil agrippeur,

Et bientôt le poisson mordait l’appât trompeur.

Toi, sous un châtaignier majestueux et digne,

Aux coincoins du canard qui nageait comme un cygne,

Rêveuse, tu croquais des sites apaisés ;

Et je venais te voir quand tu me faisais signe,

À l’ombre des coteaux rocailleux et boisés.

Кипящая волна давала выход силам,

скопила пенный слой под скальною плитой.

Там стайка пескарей крутилась мотовилом.

Но тщетно я мечтал о рыбке золотой: наживленный крючок обратно шёл пустой...

Там рос болшой каштан, достойный и суровый,

Там селезень проплыл - как лебедь густобровый.

И твой этюдник там без темы не страдал.

Я был невдалеке, бежать на зов готовый -

в тени лесных холмов, среди прибрежных скал.

Par des escarpements que le lierre festonne,

Un meunier s’en allait sur son baudet grimpeur ;

Des roulements pareils à ceux d’un ciel qui tonne

S’ébauchaient ; le pivert au bec dur et frappeur

Poussait un cri pointu dans l’air plein de torpeur.

Et nous, sans redouter la vipère maligne,

Avec des mots d’amour que le regard souligne,

Ayant pour seuls témoins les lézards irisés,

Nous causions tendrement sur la mousse bénigne,

À l’ombre des coteaux rocailleux et boisés.

Там в горку, на подъём, как раз за нашим тылом,

лез мельник на осле тропинкою крутой,

и кто-то колотил, как гром, с нещадной силой...

То дятел, не сочтя работу маетой,

усердно врачевал болезный древостой...

Не опасаясь встреч с гадюкою бедовой,

ни с ящеркой смешной, охристо-бирюзовой,

вели мы разговор. Твой милый взор блистал.

Как зелен был там мох с пушистою основой,

в тени лесных холмов, среди прибрежных скал !

Ô toi qui m’as grandi par ta candeur insigne,

Partout mon souvenir te cherche et te désigne ;

Et j’évoque le temps où j’avais les baisers

De ta bouche d’enfant, fraîche et couleur de guigne,

À l’ombre des coteaux rocailleux et boisés.

О ты, чья чистота была столь образцовой,

что век не позабыть ! И мне в тоске бредовой

всё помнится пора, когда я целовал

твой нежный детский рот со свежестью вишнёвой -

в тени лесных холмов, среди прибрежных скал