La mort du loup - Смерть волка

Les nuages couraient sur la lune enflammée

Comme sur l'incendie on voit fuir la fumée,

Et les bois étaient noirs jusques à l'horizon.

Nous marchions sans parler, dans l'humide gazon,

Dans la bruyère épaisse et dans les hautes brandes,

Lorsque, sous des sapins pareils à ceux des Landes,

Nous avons aperçu les grands ongles marqués

Par les loups voyageurs que nous avions traqués.

Под огненной луной крутились вихрем тучи,

Как дым пожарища. Пред нами бор дремучий

По краю неба встал зубчатою стеной.

Храня молчание, мы по траве лесной,

По мелководью шли в клубящемся тумане,

И вдруг под ельником, на небольшой поляне,

Когда в разрывы туч пробился лунный свет,

Увидели в песке когтей могучих след.

Nous avons écouté, retenant notre haleine

Et le pas suspendu. — Ni le bois, ni la plaine

Ne poussaient un soupir dans les airs ; Seulement

La girouette en deuil criait au firmament ;

Car le vent élevé bien au dessus des terres,

N'effleurait de ses pieds que les tours solitaires

Et les chênes d'en-bas, contre les rocs penchés,

Sur leurs coudes semblaient endormis et couchés.

Мы замерли, и слух и зренье напрягая

Стараясь не дышать. Чернела ночь глухая.

Кусты, равнина, бор молчали в мёртвом сне.

Лишь флюгер где-то ныл и плакал в вышине,

Когда ночной зефир бродил под облаками

И башни задевал воздушными шагами,

И даже старый дуб в тени нависших скал,

Казалось, оперся на локоть и дремал.

Rien ne bruissait donc, lorsque baissant la tête,

Le plus vieux des chasseurs qui s'étaient mis en quête

A regardé le sable, attendant, à genoux,

Qu’une étoile jetât quelque lueur sur nous ;

A déclaré tout bas que ces marques récentes

Annonçaient la démarche et les griffes puissantes

De deux grands loups-cerviers et de deux louveteaux

Nous avons tous alors préparé nos couteaux,

Et, cachant nos fusils et leurs lueurs trop blanches

Nous allions, pas à pas, en écartant les branches.

Ни шороха. Тогда руководивший нами

Старейший из ловцов, нагнулся над следами,

Почти припав к земле. И этот человек

Не знавший промаха во весь свой долгий век,

Сказал, что узнаёт знакомую повадку

По глубине следов, их форме и порядку

Признал он двух волков и двух больших волчат,

Прошедших только что, быть может, час назад.

Мы ружья спрятали, чтоб дула не блестели,

Мы вынули ножи и, раздвигая ели,

Trois s'arrêtent, et moi, cherchant ce qu'ils voyaient,

J'aperçois tout à coup deux yeux qui flamboyaient,

Et je vois au delà quatre formes légères

Qui dansaient sous la lune au milieu des bruyères,

Comme font chaque jour, à grand bruit sous nos yeux,

Quand le maître revient, les lévriers joyeux.

Leur forme était semblable et semblable la danse ;

Mais les enfants du loup se jouaient en silence,

Sachant bien qu'à deux pas, ne dormant qu'à demi,

Se couche dans ses murs l'homme, leur ennemi.

Пошли гуськом, но вдруг отпрянули: на нас

Глядели в темноте огни горящих глаз.

Во мгле, пронизанной потоком зыбким света,

Играя, прыгали два лёгких силуэта,

Как пёс, когда визжит и вертится волчком

Вокруг хозяина, вернувшегося в дом.

Мог выдать волчью кровь лишь облик их тревожный,

И каждый их прыжок, бесшумный, осторожный,

Так ясно говорил, что их пугает мрак,

Где скрылся человек, непримиримый враг.

Le père était debout, et plus loin, contre un arbre,

a louve reposait comme celle de marbre

Qu'adorait les romains, et dont les flancs velus

Couvaient les demi-dieux Rémus et Romulus

— Le Loup vient et s'assied, les deux jambes dressées

Par leurs ongles crochus dans le sable enfoncés

Il s'est jugé perdu, puisqu'il était surpris,

Sa retraite coupée et tous ses chemins pris

Alors il a saisi, dans sa gueule brûlante,

Du chien le plus hardi la gorge pantelante

Et n'a pas desserré ses mâchoires de fer,

Malgré nos coups de feu qui traversaient sa chair

Et nos couteaux aigus qui, comme des tenailles,

Se croisaient en plongeant dans ses larges entrailles,

Jusqu'au dernier moment où le chien étranglé,

Mort longtemps avant lui, sous ses pieds a roulé.

Отец стоял, а мать сидела в отдаленье,

Как та, чью память Рим почтил в благоговенье

И чьи сосцы в лесной хранительной тени,

Питали Ромула и Рема в оны дни

Но волк шагнул и сел. Передних лап когтями

Упёрся он в песок. Он поводил ноздрями.

И словно размышлял: бежать или напасть?

Потом оскалил вдруг пылающую пасть,

И, свору жадных псов лицом к лицу встречая,

Он в горло первому, охрипшее от лая,

Свои вонзил клыки, готовый дать отпор,

Хоть выстрелы его дырявили в упор

И хоть со всех сторон ножи остервенело

Ему наперекрест распарывали тело, –

Разжаться он не дал своим стальным тискам,

Покуда мёртвый враг не пал к его ногам.

Le Loup le quitte alors et puis il nous regarde.

Les couteaux lui restaient au flanc jusqu'à la garde,

Le clouaient au gazon tout baigné dans son sang ;

Nos fusils l'entouraient en sinistre croissant

Il nous regarde encore, ensuite il se recouche,

Tout en léchant le sang répandu sur sa bouche,

Et, sans daigner savoir comment il a péri,

Refermant ses grands yeux, meurt sans jeter un cri

Тогда он, кинув пса, обвёл нас мутным оком,

По шерсти вздыбленной бежала кровь потоком,

И, пригвождён к земле безжалостным клинком,

Он видел только сталь холодную кругом.

Язык его висел, покрыт багровой пеной,

И, судорогой вдруг пронизанный мгновенной

Не думая о том, за что и кем сражён,

Упал, закрыл глаза и молча умер он.