Les assis - Сидящие

Noirs de loupes, grêlés, les yeux cerclés de bagues

Vertes, leurs doigts boulus crispés à leurs fémurs,

Le sinciput plaqué de hargnosités vagues

Comme les floraisons lépreuses des vieux murs;

Рябые, серые; зелеными кругами

Тупые буркалы у них обведены;

Вся голова в буграх, исходит лишаями,

Как прокаженное цветение стены;

Ils ont greffé dans des amours épileptiques

Leur fantasque ossature aux grands squelettes noirs

De leurs chaises; leurs pieds aux barreaux rachitiques

S'entrelacent pour les matins et pour les soirs!

Скелету черному соломенного стула

Они привили свой чудовищный костяк;

Припадочная страсть к Сиденью их пригнула,

С кривыми прутьями они вступают в брак.

Ces vieillards ont toujours fait tresse avec leurs sièges,

Sentant les soleils vifs percaliser leur peau,

Ou, les yeux à la vitre où se fanent les neiges,

Tremblant du tremblement douloureux du crapaud.

Со стульями они вовек нерасторжимы.

Подставив лысину под розовый закат,

Они глядят в окно, где увядают зимы,

И мелкой дрожью жаб мучительно дрожат.

Et les Sièges leur ont des bontés: culottée

De brun, la paille cède aux angles de leurs reins;

L'âme des vieux soleils s'allume, emmaillotée

Dans ces tresses d'épis où fermentaient les grains.

И милостивы к ним Сидения: покорна

Солома бурая их острым костякам

В усатом колосе, где набухали зерна,

Душа старинных солнц сияет старикам.

Et les Assis, genoux aux dents, verts pianistes,

Les dix doigts sous leur siège aux rumeurs de tambour,

S'écoutent clapoter des barcarolles tristes,

Et leurs caboches vont dans des roulis d'amour.

И так Сидящие, поджав к зубам колени,

По днищу стульев бьют, как в гулкий барабан,

И рокот баркарол исполнен сладкой лени,

И голову кружит качанье и туман.

- Oh! ne les faites pas lever! C'est le naufrage...

Ils surgissent, grondant comme des chats giflés,

Ouvrant lentement leurs omoplates, ô rage!

Tout leur pantalon bouffe à leurs reins boursouflés.

Не заставляй их встать! Ведь это катастрофа!

Они поднимутся, ворча, как злобный кот,

Расправят медленно лопатки... О Голгофа!

Штанина каждая торчком на них встает.

Et vous les écoutez, cognant leurs têtes chauves,

Aux murs sombres, plaquant et plaquant leurs pieds tors,

Et leurs boutons d'habit sont des prunelles fauves

Qui vous accrochent l'oeil au fond des corridors!

Идут, и топот ног звучит сильней укоров,

И в стены тычутся, шатаясь от тоски,

И пуговицы их во мраке коридоров

Притягивают вас, как дикие зрачки.

Puis ils ont une main invisible qui tue:

Au retour, leur regard filtre ce venin noir

Qui charge l'oeil souffrant de la chienne battue,

Et vous suez, pris dans un atroce entonnoir.

У них незримые губительные руки...

Усядутся опять, но взор их точит яд,

Застывший в жалобных глазах побитой суки, -

И вы потеете, ввергаясь в этот взгляд.

Rassis, les poings noyés dans des manchettes sales,

Ils songent à ceux-là qui les ont fait lever

Et, de l'aurore au soir, des grappes d'amygdales

Sous leurs mentons chétifs s'agitent à crever.

Сжимая кулаки в засаленных манжетах,

Забыть не могут тех, кто их заставил встать,

И злые кадыки у стариков задетых

С утра до вечера готовы трепетать.

Quand l'austère sommeil a baissé leurs visières,

Ils rêvent sur leur bras de sièges fécondés,

De vrais petits amours de chaises en lisière

Par lesquelles de fiers bureaux seront bordés;

Когда суровый сон опустит их забрала,

Они увидят вновь, плодотворя свой стул,

Шеренгу стульчиков блистательного зала,

Достойных стать детьми того, кто здесь уснул.

Des fleurs d'encre crachant des pollens en virgule

Les bercent, le long des calices accroupis

Tels qu'au fil des glaïeuls le vol des libellules -

Et leur membre s'agace à des barbes d'épis.

Чернильные цветы, распластанные розы

Пыльцою запятых восторженно блюют,

Баюкая любовь, как синие стрекозы,

И вновь соломинки щекочут старый уд.